Я часто спрашиваю у тех, кто приезжает в Москву - а зачем вам это? Ведь Москва - неудобный для жизни, и злой город... А недавно я поймал себя на мысли - а ведь я очень любил этот город, считал его лучшим городом на земле для жизни. Неужели я так сильно поменялся?
Ходя по улицам, я понимаю, что нет, поменялся не я, поменялся город. Вечные и бесконечные пробки, суета людей, окруживших себя тоннами железа... Когда-то этого не было. Был деловой, но спокойный город, где по улицам ездило умеренное количество машин, где по бульварам грохотали чешские трамваи, несясь по рельсам вниз, к реке. И трамваи могли ехать с большой скоростью, а не ползти, как они делают сейчас, потому что пробок на бульварах не было никогда...
А на газонах росла обычная трава. Не куцые огрызки, которые старательно кромсают газонокосилками каждые два дня трудолюбивые таджики, которые просто выполняют указания вышестоящих людей, не зависимо от тупизны этих указаний, а нормальная, живая, цветущая трава всех мастей. Бывало поздней весной, идешь по Москве, по той Москве, и повсюду аромат свежих цветущих трав, и стрекот насекомых из этой травы. И да, конечно, тогда, как и сейчас, в воздухе пахло бензином. Меньше, но пахло. Но еще пахло травой. Город жил, и это ощущалось.
А осенью газоны заваливало красивым ковром желтых листьев, которые шуршали под ногами тех, кто решил сойти с асфальта и почувствовать очень, ее запах прелых листьев, звуки шуршания из под ног. Сейчас же, те же таджики сгоняют специальными машинами листву в кучки, запихивают в мешки и увозят куда-то... И конечно, тем, кто это придумал, все равно, что почва не получает питательные вещества, образующиеся из прелых листьев зимой, ведь весной, они снова привезут на это место кучи свежей земли, и таджики послушно ее разровняют, и снова засеют травкой, которую начнут кромсать, едва она появится из под земли...
Вот так, постепенно и незаметно, живая трава, желтые листья, шуршание из под ног сменилось таджиками, их оранжевыми комбинезонами, и звуками работы газонокосилок и труб для сдувания листьев. И вечно, всюду, одна и та же трава, которой даже вырасти не дают толком.
А еще бывало найдет такое настроение лирическое, и просто пойдешь гулять по центру, по небольшим улочкам, дворикам, небольшим переходикам, которых нет ни на одной карте. А вокруг в торжественной тиши дремлет огромный город. Местные жители выходят во дворы кто пообщаться, кто сыграть партию в домино, и этот стук костяшек по столу, словно стук сердца города, а звучащие с разных сторон случайные фразы людей - словно мысли города. И всё вокруг говорит - город живет, он дышит, он думает. И повсюду гуляли дети. Они были словно душой города... Сами по себе - без мобильников и без присмотра родителей. Потому что это было безопасно...
Но сейчас настал век заборов. Каждая арка, каждый вход во двор теперь перегорожен забором с калиткой, которая, разумеется, заперта на огромный амбарный замок. И конечно висит надпись - красным по белому - "Проход воспрещен". Да и мало кто остался жить в этих запертых, уставленных машинами, дворах. Сейчас тут в основном банки, различные ООО или ЗАО, и прочие аббревиатуры. И больше никакого биения сердца, и никаких мыслей. Тут остались только деньги. И как грубые швы, стягивающие воедино жуткий разлагающийся труп - стежки металлических заборов. Повсюду. Так много шрамов на теле когда-то прекрасного города... И уж конечно, места для души тут не осталось...
Сейчас Москва - словно монстр профессора Франкенштейна - лишь оживленный, чудовищно распухший труп того, чем он когда-то являлся. Загадочный и страшный Мастер убил его, а потом поднял из могилы и вернул в мир живых, заменив кровь в жилах на деньги, заштопав швы чудовищными заборами, устранив саму потребность в сердце, вместо него по улицам гонят вязкую денежную массу вечножужжащие пробки, которые не кончаются ни днем ни ночью. И как мухи на мертвячину, сразу слетелись паразиты, тысячи, сотни, миллионы паразитов, каждый из которых надеется спиться в место по-сочнее и высосать свою долю денег...
Да, я очень любил этот город... Пока он был жив... А сейчас, лишь в паре мест, в самом центре Москвы, и лишь по ночам, когда нет машин, можно походить по переулкам, и ощутить затухающее дыхание того города, услышать его уже стихающую мольбу о помощи, все еще прорывающуюся сквозь всю безысходность сегодняшнего дня. Ах, если бы я мог чем-то помочь...
Ходя по улицам, я понимаю, что нет, поменялся не я, поменялся город. Вечные и бесконечные пробки, суета людей, окруживших себя тоннами железа... Когда-то этого не было. Был деловой, но спокойный город, где по улицам ездило умеренное количество машин, где по бульварам грохотали чешские трамваи, несясь по рельсам вниз, к реке. И трамваи могли ехать с большой скоростью, а не ползти, как они делают сейчас, потому что пробок на бульварах не было никогда...
А на газонах росла обычная трава. Не куцые огрызки, которые старательно кромсают газонокосилками каждые два дня трудолюбивые таджики, которые просто выполняют указания вышестоящих людей, не зависимо от тупизны этих указаний, а нормальная, живая, цветущая трава всех мастей. Бывало поздней весной, идешь по Москве, по той Москве, и повсюду аромат свежих цветущих трав, и стрекот насекомых из этой травы. И да, конечно, тогда, как и сейчас, в воздухе пахло бензином. Меньше, но пахло. Но еще пахло травой. Город жил, и это ощущалось.
А осенью газоны заваливало красивым ковром желтых листьев, которые шуршали под ногами тех, кто решил сойти с асфальта и почувствовать очень, ее запах прелых листьев, звуки шуршания из под ног. Сейчас же, те же таджики сгоняют специальными машинами листву в кучки, запихивают в мешки и увозят куда-то... И конечно, тем, кто это придумал, все равно, что почва не получает питательные вещества, образующиеся из прелых листьев зимой, ведь весной, они снова привезут на это место кучи свежей земли, и таджики послушно ее разровняют, и снова засеют травкой, которую начнут кромсать, едва она появится из под земли...
Вот так, постепенно и незаметно, живая трава, желтые листья, шуршание из под ног сменилось таджиками, их оранжевыми комбинезонами, и звуками работы газонокосилок и труб для сдувания листьев. И вечно, всюду, одна и та же трава, которой даже вырасти не дают толком.
А еще бывало найдет такое настроение лирическое, и просто пойдешь гулять по центру, по небольшим улочкам, дворикам, небольшим переходикам, которых нет ни на одной карте. А вокруг в торжественной тиши дремлет огромный город. Местные жители выходят во дворы кто пообщаться, кто сыграть партию в домино, и этот стук костяшек по столу, словно стук сердца города, а звучащие с разных сторон случайные фразы людей - словно мысли города. И всё вокруг говорит - город живет, он дышит, он думает. И повсюду гуляли дети. Они были словно душой города... Сами по себе - без мобильников и без присмотра родителей. Потому что это было безопасно...
Но сейчас настал век заборов. Каждая арка, каждый вход во двор теперь перегорожен забором с калиткой, которая, разумеется, заперта на огромный амбарный замок. И конечно висит надпись - красным по белому - "Проход воспрещен". Да и мало кто остался жить в этих запертых, уставленных машинами, дворах. Сейчас тут в основном банки, различные ООО или ЗАО, и прочие аббревиатуры. И больше никакого биения сердца, и никаких мыслей. Тут остались только деньги. И как грубые швы, стягивающие воедино жуткий разлагающийся труп - стежки металлических заборов. Повсюду. Так много шрамов на теле когда-то прекрасного города... И уж конечно, места для души тут не осталось...
Сейчас Москва - словно монстр профессора Франкенштейна - лишь оживленный, чудовищно распухший труп того, чем он когда-то являлся. Загадочный и страшный Мастер убил его, а потом поднял из могилы и вернул в мир живых, заменив кровь в жилах на деньги, заштопав швы чудовищными заборами, устранив саму потребность в сердце, вместо него по улицам гонят вязкую денежную массу вечножужжащие пробки, которые не кончаются ни днем ни ночью. И как мухи на мертвячину, сразу слетелись паразиты, тысячи, сотни, миллионы паразитов, каждый из которых надеется спиться в место по-сочнее и высосать свою долю денег...
Да, я очень любил этот город... Пока он был жив... А сейчас, лишь в паре мест, в самом центре Москвы, и лишь по ночам, когда нет машин, можно походить по переулкам, и ощутить затухающее дыхание того города, услышать его уже стихающую мольбу о помощи, все еще прорывающуюся сквозь всю безысходность сегодняшнего дня. Ах, если бы я мог чем-то помочь...
